КОММЕНТАРИЙ
декана философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова,
члена-корреспондента РАН, доктора философских наук
Владимира Васильевича Миронова
10.07.2012
Выступление Александра Сергеевича Запесоцкого мне очень понравилось. Оно было хорошо встречено аудиторией. Речь в докладе шла не о традиционных проблемах философии, а о философии образования. Эта тематика мне близка. Кроме того, следует отметить его манеру выступать: он очень хорошо говорил, приводил много конкретных цифр, что редко бывает в философском докладе. И в конце выступления раздались аплодисменты, что бывает далеко не всегда. Доклад стал одним из основных. В нем затронуты острые проблемы, касающиеся всех.
Мы с Александром Сергеевичем работаем по близкой проблематике. Недавно у меня вышла книга «Размышления об образовании». Основная идея, которой и я, и Александр Сергеевич придерживаемся, — реформа образования, которая проходит в стране и которая предварительно не прошла экспертизы, практически разрушила старую систему, не создав пока ничего нового. Если в ближайшее время (и это прозвучало в докладе Запесоцкого) ничего не предпринять, то мы погрузимся в образовательный хаос. Нарушена мотивация абитуриентов, значительно изменился контингент поступающих. Выпускники поставлены в иные, чем ранее, условия, действуют по иным правилам.
Это порождает другие процессы. Мы не обсуждали, например, политику, но я с реформой образования связываю даже политические процессы, которые происходят в стране, особенно в мегаполисах. Разрушили направления образования. На кого современная молодежь поступает учиться? Прежде всего на юристов, затем на экономистов, политологов и так далее, это модно. Города-мегаполисы заполняются молодыми людьми, которые получают такого типа образование. И этой молодежи нечем себя занять. В связи с этим возникают политические проблемы.
Я думаю, у Александра Сергеевича звучит обращение, скажем так, к разуму власти, по принципу: мы говорим, что плохо, а кто-то должен одуматься. Честно говоря, у меня такого оптимизма нет.
Мы находимся в ситуации, когда власть решает свои проблемы, и мы не можем ее в этом упрекать. Например, не хватает денег пенсионерам. Почему власть должна потратить их на образование? А нам, находящимся внутри системы, кажется, что все деньги нужно направить на образование.
Настало время не только констатировать эти факты, которые абсолютно правильно были обозначены в выступлении. В докладе частично присутствовало конструирование (не полемика) на уровне теоретических рассуждений (безусловно, не только на уровне критики) — предложений и рекомендаций по образовательным проблемам.
Сегодня выработкой идей реформы образования занимается достаточно небольшой круг лиц. Среди них есть хорошие специалисты, мы со многими из них дружим, но ясно, что они выполняют определенную политическую задачу, которую ставит власть. Если бы они оказались в другом контексте, то, может быть, работали бы иначе.
Считаю, что было бы интересно, если бы доклад обсуждался, были заданы вопросы. Но на пленарном заседании это не принято. Если бы доклад прозвучал в рамках круглого стола, то мы могли бы подискутировать. Это один аспект.
Второй аспект, который Александр Сергеевич мало затронул, а для меня он очень важен: при проведении реформы образования мы ссылаемся на западный опыт. И в этом случае возникает парадокс, потому что на Западе (в Европе, где образование в основном бесплатное, а у нас оно более чем на 50 % платное, и в других странах) таких вариантов реформ не существует. Назовите мне хотя бы одну страну, где отбор в вузы полностью основывался на едином экзамене? Я знаю две страны — Египет и Китай. Китай от этой системы постепенно отказывается. В остальных странах используются тесты, но не все сводится к этой системе. Ни в Кембридж, ни в Оксфорд нельзя поступить по результатам теста или единых экзаменов, хотя они присутствуют в системе.
Однако поскольку конгресс был философский, речь шла о самом главном. Чего мы хотим получить? Как мы понимаем образование? Какие тенденции реализуются?
Есть два важных аспекта, которые удалось практически реализовать Александру Сергеевичу и университету профсоюзов. Один аспект достаточно традиционный, но трудно реализуемый — это качество образования. За счет интенсивной работы, конкуренции Александр Сергеевич добился успехов, я вижу, насколько хорошо у него выстроен менеджмент. В этом смысле классическая система образования более расхлябанна. Здесь, кстати, есть свои плюсы и минусы и можно подискутировать.
Второй важный аспект тоже совпадает с моими идеями: когда мы погружаем человека в культуру или образовываем его, то должны делать это в какой-то мере через насилие (я ничего не могу предложить вместо термина «насилие»). Это обычно не очень нравится студентам. Если человека насильственно не приобщают к театру, искусству, то он не будет понимать музыку, спектакли. В Университете профсоюзов реализуется этот принцип. Молодежь приобщается к тому, что должна знать, уметь. Нужно знать Петербург — в университете есть соответствующий курс. Мне трудно оценить эффективность, но, наблюдая за ребятами, их поведением, могу сказать, что это очень важно. Государственные вузы в этом смысле отстают. Частная система позволяет дать знания, выстроить процесс по типу закрытых английских школ. Здесь тоже могут быть отрицательные моменты, но по крайней мере то, что я наблюдал в Университете профсоюзов, мне нравится.
То же самое происходит в образовательном процессе. Сейчас дети почти не читают книг. Мы должны понимать, что это не их вина. Представляете, как мы должны перестроить сознание людей для того, чтобы они читали книги. Это серьезная проблема. Когда-то она не стояла на повестке дня, сегодня она очень актуальна — преподаватель должен насильно реализовывать практику чтения. Элемент насилия должен присутствовать.
Что является целью воспитания в современных условиях?
Существуют две парадигмы. Традиционная, классическая парадигма выстраивает систему воспитания. Она должна присутствовать, но не должна быть абсолютной, особенно сегодня. Как правило, старшие воспитывают молодежь по своему примеру или шире — по примеру своего поколения. Еще шире — мы «втягиваем» их в ту культуру, которая уже создана. Но здесь возникает опасность. Дело в том, что
Поэтому сегодня необходимо сочетание двух аспектов. С одной стороны, связь с культурой, которая существовала, — культурой предков, традициями, с другой стороны — моделирование, понимание того, что нужно. В образовании это очень важно. Мы можем долго критиковать молодежь за то, что она не читает, а задача, может быть, заключается в другом. Конечно, нужно стимулировать детей читать книги, но надо понимать, что они живут в другой, электронной, культуре. И нам надо понять эту электронную культуру... Аналогичные проблемы возникли, когда человечество открыло печатную культуру.
Изменился темп. Сегодня уже у студентов V курса возникают проблемы коммуникации со студентами I курса — настолько они отличаются друг от друга. А раньше эта разница составляла
Мы должны воспитать человека, который должен быть духовно развит, погружен в свою традиционную культуру. Нужно с осторожностью относиться к глобализму, который сегодня получил распространение. Выступая в Госдуме, В. Жириновский говорил о том, что сегодня мы не можем принять закон о русском языке, так как очень многие в нашей стране говорят по-английски. То же самое было в Германии после Второй мировой войны, когда немцы отказывались говорить по-немецки. Мы должны понимать, что если будем говорить только на английском языке, то забудем русский. Так и в воспитании. Если ребенок не будет знать русских сказок, традиций, нашу культуру, то мы воспитаем человека, который с нашей культурой ничем не будет связан. Отсюда — множество выводов, в том числе стратегического характера: легкая смена ценностей и целый спектр проблем.
Александр Сергеевич достаточно много критикует современные ценности, и в общем нельзя с ним не согласиться. Что сегодня противопоставить деньгам как ценности?
Это сложная проблема, потому что деньги стали эквивалентом, который позволяет сравнивать. Для того чтобы нечто противопоставить деньгам, они должны быть в определенном смысле нивелированы. Что такое деньги? По Марксу, это отчужденный труд. А еще точнее — отчужденная жизнь человека. Условно говоря, я работаю 7 часов, мне за это дают определенное количество бумажек. Получается, что часть моей жизни — 7 часов — была оценена этими бумажками. У Маркса возникла другая идея, связанная с тем, что у некоторых людей денег значительно больше, и непонятно, насколько это соответствует затраченным часам их жизни. Возникает идея присвоения «чужой жизни», социальной революции и т. д. Но я не призываю к революции.
В обществе после 1917 года была утрачена иерархия, которая компенсировала финансовое, экономическое неравенство. Человек мог находиться на достаточно высокой ступени иерархии и, скажем, быть не очень обеспеченным относительно человека, находящегося на более низкой ступени иерархии. В этой иерархии существовали способы повышения статуса, талантливый человек мог пробиться из низов, стать дворянином и т. д. Необходимо некоторое выравнивание до тех пор, пока в нашей стране работник, разносящий газеты, получает заработную плату около 30 тыс. рублей, а доцент Московского университета —
Важно повысить авторитет этих людей, не связывая напрямую с деньгами, хотя какой-то минимум должен существовать, но статус должен быть высоким. Об этом много пишет Александр Сергеевич. Посмотрите на героев, которых нам показывают с экранов телевизоров, — либо плохие, либо хорошие полицейские в непрерывных криминальных сериалах, причем мы по воле режиссера оказываемся на стороне плохих. У нас уже сложилось внутреннее ощущение, что нет других сфер деятельности, кроме криминальных, которые более или менее легализованы, и тех, кто с криминалом борется (то ли полукриминал, то ли государственные деятели). Дети в это погружены, и не понятно, как с этим бороться. На экране телевизоров мы не увидим философов, культурологов, преподавателей. Как «сломать» власть денег — это сложная проблема.
В то же время мы знаем, что в Европе этого нет. Там статус профессора очень высок. В Германии, например, иначе относятся, обращаются к человеку, который защитил докторскую диссертацию. Это вошло в культуру. В данном случае мы стали заложниками того, что у нас не был сформирован средний класс. Сейчас темпы развития очень высокие, что не позволяет приостановить процесс. Например, дети еще вчера были на одной ступени иерархии, а сегодня их родители привозят в учебное заведение на «Hummer» — происходит разрыв. В Европе это не принято. У нас старая система была разрушена, а новая еще не создана, поэтому возникают проблемы.
Конгресс показался мне достаточно стандартным. На мой взгляд, он отличался не самой хорошей организацией (это не только мое мнение, но и впечатления других людей). Мне кажется, требует определенного изменения стиль проведения круглых столов, пленарного заседания. Не хватает молодежи. Но в целом это хорошее мероприятие. Я даже с москвичами, своими коллегами, на конгрессе общался больше, чем в Москве, потому что там все локализовано.
Основная задача конгресса — это общение, которое не сводимо к различного рода круглым столам, пленарным заседаниям. Все было формализовано. Если пленарное заседание, то все заслушивают доклад; если круглый стол — задают два-три вопроса. В целом это большое событие, которое позволило людям пообщаться. В этом, наверное, и заключается его ценность. Но еще раз повторю: форма его организации требует некоторых изменений. Это мероприятие могло бы быть более эффективным.
Кроме того, не было принято никаких документов. Например, доклад Александра Сергеевича при определенном обсуждении мог бы получить другой резонанс. Почему бы философскому конгрессу не принять решения? Мы можем считать себя экспертами в этой области. Человек представил доклад — и все. По результатам обсуждения проблемы необходимо принимать решения.